Выжившим [litres] - Евгения Мелемина

которые предоставляют хапуги и скоты, называющие себя агентами по продаже недвижимости, он не собирается.

Оливия нежно улыбалась, глядя в потолок. Ее муж – ее спасение от проклятой жизни, снова звал ее к себе, и она с восхищением вспоминала его стойкость, проявленную тогда, когда она сидела у подоконника, прикованная к трубе центрального отопления, делала свои дела на газетку и ела из расставленных на полу мисочек, а он не поддавался ни на просьбы, ни на слезы, ни на обещания, твердо решив избавить ее от всех вредных привычек.

Кит прошел мимо нее, ничего не сказав, и всю ночь возился со списком необходимого, листал сайты, оценивал риски, думал и был так занят, что мистеру Хогарту не нашлось места в его мыслях.

Утром он предусмотрительно перепрятал оружие, вытащив его из гаража и смотавшись к заброшенным мостам, висящим над давно высохшим руслом реки. Мосты эти служили когда-то связью между Южной и Северной частью городка, служили так давно, что не были рассчитаны на автотранспорт – слишком узкие и хлипкие, они не выдержали бы даже самого легкого автомобиля.

Пересохшее русло поросло орешником и каким-то другим кустарником, пышным и очень колючим. Вокруг немой стеной стоял лес, изредка вздыхающий под порывами ветра.

Кит остановился на шатком мосту, оперся на трухлявые перила и долго стоял, наслаждаясь тишиной и запахами листвы, земли и чего-то сладкого, неуловимого – пахнущего то тонко, как цветочная эссенция, то густо, жарко, как разлагающаяся плоть.

Оружие Кит спрятал под опорами моста, за поросшими мхом булыжниками, почему-то расколотыми. Их будто кто-то швырял с неба, другого объяснения тому, как огромные глыбы лопались пополам, Кит не нашел.

Пристроив коробки с патронами, Кит навалился на один такой камень и с трудом, надрываясь, прижал его к опоре. Из-под камня потекли мокрицы и уховертки. Их дом был разрушен и начался печальный исход. Поблизости не было пустыни, по которой можно было бродить сорок лет, и Кит решил, что мыкаться беднягам недолго – рядом уйма таких же камней.

Мокрицы разбудили в нем жадное исследовательское чувство, и Кит пошел дальше – пересек русло, срываясь на косогорах и хватаясь за колючие ветки. Тонкая резная листва шелком прошлась по виску и плечам, затихло солнце, показался зеленый грот, свитый прихотливыми кустарниками. На некоторых висели лакированные твердые ягоды, и Кит сорвал парочку, покатала в ладони. Показался просвет, зарешеченный дощатым настилом моста, замшелым скелетом повисшим над головой.

Кит замер, разглядывая собранную в калейдоскоп картину сужающегося тоннеля, в конце которого виднелся клочок синего неба.

Ему показалось вдруг, что не все еще кончено – что было бы здорово уехать одному, забраться в лес и жить там, как животное, ни о чем не заботясь и разучившись говорить и думать.

Хрупкая, но массивная красота умершей реки волновала и затягивала его – зазвучал явственный и пьянящий призыв жизни, переродившей воду в густые заросли орешника и красных ягод. Кит поднял голову и увидел упавший вниз осколок неба: болотистый склон, пышно укрытый зарослями голубого лютика.

Рыжий блик, ослепивший на секунду, заставил одуматься и вернуться к машине.

Нельзя бросать Томми одного.

В этот же день Томми, измученный бессонницей, набрал номер Алекса. Ему пришлось выслушать несколько минут гудков, несколько просьб оставить сообщение после сигнала, но Алекс в конце концов поднял трубку.

– Что, Митфорд? – спросил он. – Утро, знаешь ли. Люди спят.

– Час дня уже… Мы не участвуем в конкурсе, – сказал Томми. – Материалы не подошли… творческих нам успехов. Надеюсь, никто особо не расстроится, дело прошлое, мы теперь порознь и всяким-разным заняты. На хер этот конкурс.

– Ты думаешь, я с тобой соглашусь? – поинтересовался Алекс. – Если кто из нас и облажался, то это ты. Я написал нормальную статью, Карла сделала отличные фото. Я знаю, она мне показывала. Значит, единственный, кто мог спороть херню – Томми Митфорд, передирала. И ты так и сделал.

– Пусть так, – сказал Томми. – Я извиняюсь.

– Убейся, – сказал Алекс и повесил трубку.

Томми не успел обдумать произошедшее, как Алекс позвонил сам и добавил:

– Карла мне все рассказала – ты пытался ее изнасиловать, а твоя мамочка решила, что это она затащила тебя в постель и настучала миссис Нобл. Ты не представляешь, что ты натворил, ты и твоя мамаша. Я много всякого делал, что не назовешь хорошими поступками, но ты вышел за рамки. Ты дрянная скотина, Митфорд, и твоя задача – портить людям жизнь. Ты испортил жизнь Карле, ты испоганил школе спектакль, к которому мы готовились полгода, ты увел из команды Хогарта, ты похерил наш конкурсный проект. Ты такая мразь, Митфорд, что тебя надо бы сжечь на школьном дворе, но совесть не позволяет. Это не только мое мнение, так думают все. Есть на свете справедливость – нам еще год учиться, и ты никуда от этого не денешься, огребешь сполна, а потом катись куда хочешь, но сны про веселые школьные деньки тебе будут до старости сниться. Слышишь, Митфорд? Ты до старости будешь просыпаться в обоссанных от страха штанах. Тебя ненавидят даже такие отсталые, как Дилан. Потому что мы гордились своей школой, гордились тем, что в ней происходит, болели за свою команду и готовили этот сраный спектакль, выкладываясь на полную, а ты…

– Я понял, – сказал Томми.

– Забудь мой номер, Митфорд.

Некоторое время Томми сидел, оглушенный. В солнечных лучах, превращавших волосы Томми в огненные, плясали веселые пылинки.

– Томмии! Обед!

Томми спустился вниз, закрыл глаза и опустил голову над тарелкой с жареной картошкой, и подумал о том, что мало кому из тех, кого он встретит на своем пути, выпадет возможность просыпаться в старости в обмоченной от страха постели.

Он улыбался, и миссис Митфорд умилилась картине: в солнечных брызгах замерший ангелочек, улыбающийся за благочестивой молитвой.

У меня есть Кит Хогарт, думал Томми. Я не могу оставить его одного, поэтому он пойдет со мной.

Кит и Томми не встречались до третьего сентября. Оба они боялись видеться, чтобы не растерять уверенность. Оба копили напряжение, погружаясь все глубже в свои переживания и находя в них источник жестокости, веры в справедливый исход и ощущение правильности задуманного.

Игра перестала быть игрой. Томми перестал выдумывать лирических героев, спасающих несчастных подростков, теперь он выдумывал героев, уничтожающих врагов несчастных подростков, но уже ничего не записывал, сомневаясь в своем умении писать.

Кит остановился в одной точке – он не хотел видеть отца и боялся будущего. Отличная футбольная команда в школе маленького городка, на окраине которого стоял маленький домик, виделась ему командой палачей, готовой тут же разглядеть его слабость и